«Не верю, что никаких тревожных звоночков не было»: психолог — о причинах трагедии в Карпинске

Психолог Анастасия Беренова призналась, что после истории с девочкой, которую родная мать полгода держала в шкафу и морила голодом, ей всю ночь снились кошмары. В этой колонке психолог объяснила, почему мать могла так поступить. И добавила, что, по ее мнению, старшим детям женщины нужна сейчас тщательная реабилитация. А карательная опека не только не решает такие проблемы, как эта, а наоборот, усугубляет их и заставляет распространяться по всей стране.

После истории с девочкой, найденной в шкафу, всю ночь мне снились кошмары — будто я открываю дверцы комодов и шкафов и нахожу там детей. Будь я психоаналитиком, я написала бы, наверное, про тот глубинный хтонический ужас, который существует внутри человека, прежде чем он совершает подобное преступление.

Я нисколько не оправдываю мать. Юридическая оценка преступления как особо тяжкого тут неоспорима, но может быть выдвинута только следствием.

Из моей личной практики психотерапии складываются мысли о том, как глубока может быть травма у женщины, что начисто стираются все не чувства даже, а инстинкты, доводя ситуацию не просто до отчаяния, а до трагедии. Что и как должно было трансформировать человека, что он совершил не просто преступление, а садистическое, с особой жестокостью? Психиатрические нарушения, недиагностированная психопатия? Тотальная провинциальная безнадега не последних даже 30 лет, а вообще непреходящая? Водка? Патриархальный устой провинции, который агитирует женщин рожать, и полная сексуальная безграмотность? Что?

Это важные вопросы, на которые предстоит ответить.

Первый вопрос общество задаст органам опеки. Как недосмотрели? С опекой в России все, мягко говоря, не очень — то громкие суды по отъёму детей в семьях нормальных, то игнорирование случаев насилия в семье. Чтобы понимать, как диагностировать такие вещи, нужно задать системе опеки несколько вопросов:

• какие объективные критерии насилия в семье есть;
• какие методы профилактики существуют?

По этим вопросам обычно толпы агрессивных комментариев — не лезьте в семью! Тотальная нехватка денег в семье или психологическое насилие — что страшнее? Многие путают конфликты в семье и насилие, поэтому вмешательство на ранних стадиях насильственного эпизода — когда агрессор не совершает физического насилия, а только психологическое — обывателей пугает. На самом деле таким явлениям нужно давать оценку и принимать меры сразу же, до того, как крайняя мера будет — уголовное наказание и отъём детей.

Итак, первое: нужна комплексная грамотная работа с насилием в семье, включая психологическое, при этом критерий бедности не должен быть фактором отъёма ни в коем случае! Увы, до комплексных программ, где ведется работа со всеми участниками эпизода, нам очень далеко, но это одна из самых разумных и необходимых мер (это не отъем детей, подчеркну!).

Обычно это различные курсы управления гневом, работа с психиатром, ранняя диагностика психиатрических отклонений, работа с зависимостью и созависимостью.

Тем более в истории есть и жутчайший эпизод психологического насилия — запрет говорить о рождении ребенка старшим детям (им сейчас нужна тщательная реабилитация). Думаю, эпизоды по отношению к старшим детям были и ранее.

При этом, если бы опека, предположим, три года назад написала бы о том, что семья поставлена на учет, потому что в ней был эпизод психологического насилия, страшный вой прокатился бы по социальным сетям. А почему? Потому что опека превратилась в глазах общества в орган исключительно карательный, что в целом справедливо.

Тогда как работа с насилием — это скрупулёзный, на 90% профилактический процесс, одна из целей которого — реабилитировать семью и научить ее здоровым отношениям к детям, а не пугать отъёмом (в необходимом случае — исключать агрессивного родителя, если второй есть и страдает от агрессора не меньше детей или просто не может постоять за них).

И тут второй момент, который если не решать вот прямо «вчера», будет бесконечно разрастаться по российской провинции. Это водка, нелюбовь и обесценивание жизни. Нескончаемый «Левиафан».

Почему? Есть глубинные, в области психоанализа и психотерапии ответы, почему люди пьют, отсыл к родовым историям и травмам поколений, а их было немало за сто лет. А есть более понятные ответы на поверхности — пьют, чтобы дистанцироваться от действительности. Потому что невыносимо ощущать каждый раз липкую безнадегу провинции. Нет социальных лифтов. Нет банально работы.

Жизнь без перспектив создает два типа людей — редкий тип борца, который рано или поздно вырывается из токсичной среды, и человека сломанного, лишенного достоинства, умения радоваться и любить. Нелюбовь токсична. Она прорастает. Это неизбежный финал бесперспективного. Пока человеку не будет возвращено право жить достойно, вся психотерапия будет казаться блажью в депрессивном городе. Провинцию надо восстанавливать, как говорится, уже вчера.