Распространение наркотиков — тот способ заработать лёгких денег, о котором в прямом смысле пишут на заборах. И вчерашние подростки нередко соблазняются на неслыханные для их возраста зарплаты. Между тем за подобные преступления, не говоря уж о моральной стороне аспекта, светит реальный серьёзный срок. Так, весной 2017-го полиция задержала 19-летнюю девушку, которая таким путём пыталась заработать денег на переезд в Париж — она мечтала работать там моделью.

В подобных историях родители зачастую даже не подозревают, откуда деньги. Подростки не осознают, на какой риск идут, чтобы заработать, поэтому попасть в такую переделку и сломать себе жизнь могут дети из вполне благополучных семей.

Не вовлекайте ребенка в истории успешности. Лучше старайтесь увлечь и поддерживать их увлечения. Денег, кстати, эта категория людей, вероятнее всего, заработает в итоге больше.

Второе. Придумывайте способы легального заработка и монетизации талантов. Показывайте истории реального роста доходов от того, что делает человек. Разоблачайте выдуманные истории про хайп на миллион. Ну и самое главное тут — это формирование навыка терпения. В ловушку быстрых денег попадают самые нетерпеливые. Смотрите: мы все детство очень быстро реализовывали их потребности (не то что наши мечты про подарки к Новому году раз в год), хочешь куклу — на, хочешь новый телефон — на. У них нет навыка терпения, понимания того, что к цели надо идти «степ бай степ». Учите ждать и показывайте реальные истории успеха — часто такие люди выступают спикерами на конференциях по профориентации, например.

Третье. Очень важный момент у закладчиков — мотивация скрыть. Мама, я сначала САМ заработаю, а потом скажу. Понимаете? У них очень мало в жизни реального Я САМ, это сейчас у них гипертрофированная потребность. Ищите способы самостоятельности, реальной, не вымышленной. Раньше, с семи лет. Нет, с трех. Чтобы это не было гипертрофированной тягой. Самостоятельность — это норма.

И четвёртое. А как же я узнаю тогда, что делает мой ребенок, если он уже в детстве многое делает сам? Вот тут-то и ключ ко всему. Формируйте доверие. Рассказывайте о реальных опасностях искреннее, говорите открыто, вместо пресловутого родительского контроля на ПК (и ни в коем случае не читайте переписку без согласия!) лучше научите анализировать информацию.

Чем более адекватно ребёнок может ее оценить сам, тем лучше. Всё вы проконтролировать не сможете никогда, а вот думающая, не инфантильная голова на плечах вашего ребенка останется с ним навсегда. Говорите много. Про жизнь, смерть, законы, наркотики, секс, про все острые вопросы. Научите думать, отличать плохое от хорошего, и не паранойте про весь мир, который хочет украсть-обидеть-развратить. Тогда не сможете отличить реальное от выдуманного, а дети быстро раскусят вас и потом не придут за советом. И вот если не придут — тогда они правда могут оказаться в опасности.

Психолог Анастасия Беренова призналась, что после истории с девочкой, которую родная мать полгода держала в шкафу и морила голодом, ей всю ночь снились кошмары. В этой колонке психолог объяснила, почему мать могла так поступить. И добавила, что, по ее мнению, старшим детям женщины нужна сейчас тщательная реабилитация. А карательная опека не только не решает такие проблемы, как эта, а наоборот, усугубляет их и заставляет распространяться по всей стране.

После истории с девочкой, найденной в шкафу, всю ночь мне снились кошмары — будто я открываю дверцы комодов и шкафов и нахожу там детей. Будь я психоаналитиком, я написала бы, наверное, про тот глубинный хтонический ужас, который существует внутри человека, прежде чем он совершает подобное преступление.

Я нисколько не оправдываю мать. Юридическая оценка преступления как особо тяжкого тут неоспорима, но может быть выдвинута только следствием.

Из моей личной практики психотерапии складываются мысли о том, как глубока может быть травма у женщины, что начисто стираются все не чувства даже, а инстинкты, доводя ситуацию не просто до отчаяния, а до трагедии. Что и как должно было трансформировать человека, что он совершил не просто преступление, а садистическое, с особой жестокостью? Психиатрические нарушения, недиагностированная психопатия? Тотальная провинциальная безнадега не последних даже 30 лет, а вообще непреходящая? Водка? Патриархальный устой провинции, который агитирует женщин рожать, и полная сексуальная безграмотность? Что?

Это важные вопросы, на которые предстоит ответить.

Первый вопрос общество задаст органам опеки. Как недосмотрели? С опекой в России все, мягко говоря, не очень — то громкие суды по отъёму детей в семьях нормальных, то игнорирование случаев насилия в семье. Чтобы понимать, как диагностировать такие вещи, нужно задать системе опеки несколько вопросов:

• какие объективные критерии насилия в семье есть;
• какие методы профилактики существуют?

По этим вопросам обычно толпы агрессивных комментариев — не лезьте в семью! Тотальная нехватка денег в семье или психологическое насилие — что страшнее? Многие путают конфликты в семье и насилие, поэтому вмешательство на ранних стадиях насильственного эпизода — когда агрессор не совершает физического насилия, а только психологическое — обывателей пугает. На самом деле таким явлениям нужно давать оценку и принимать меры сразу же, до того, как крайняя мера будет — уголовное наказание и отъём детей.

Итак, первое: нужна комплексная грамотная работа с насилием в семье, включая психологическое, при этом критерий бедности не должен быть фактором отъёма ни в коем случае! Увы, до комплексных программ, где ведется работа со всеми участниками эпизода, нам очень далеко, но это одна из самых разумных и необходимых мер (это не отъем детей, подчеркну!).

Обычно это различные курсы управления гневом, работа с психиатром, ранняя диагностика психиатрических отклонений, работа с зависимостью и созависимостью.

Тем более в истории есть и жутчайший эпизод психологического насилия — запрет говорить о рождении ребенка старшим детям (им сейчас нужна тщательная реабилитация). Думаю, эпизоды по отношению к старшим детям были и ранее.

При этом, если бы опека, предположим, три года назад написала бы о том, что семья поставлена на учет, потому что в ней был эпизод психологического насилия, страшный вой прокатился бы по социальным сетям. А почему? Потому что опека превратилась в глазах общества в орган исключительно карательный, что в целом справедливо.

Тогда как работа с насилием — это скрупулёзный, на 90% профилактический процесс, одна из целей которого — реабилитировать семью и научить ее здоровым отношениям к детям, а не пугать отъёмом (в необходимом случае — исключать агрессивного родителя, если второй есть и страдает от агрессора не меньше детей или просто не может постоять за них).

И тут второй момент, который если не решать вот прямо «вчера», будет бесконечно разрастаться по российской провинции. Это водка, нелюбовь и обесценивание жизни. Нескончаемый «Левиафан».

Почему? Есть глубинные, в области психоанализа и психотерапии ответы, почему люди пьют, отсыл к родовым историям и травмам поколений, а их было немало за сто лет. А есть более понятные ответы на поверхности — пьют, чтобы дистанцироваться от действительности. Потому что невыносимо ощущать каждый раз липкую безнадегу провинции. Нет социальных лифтов. Нет банально работы.

Жизнь без перспектив создает два типа людей — редкий тип борца, который рано или поздно вырывается из токсичной среды, и человека сломанного, лишенного достоинства, умения радоваться и любить. Нелюбовь токсична. Она прорастает. Это неизбежный финал бесперспективного. Пока человеку не будет возвращено право жить достойно, вся психотерапия будет казаться блажью в депрессивном городе. Провинцию надо восстанавливать, как говорится, уже вчера.

В ближайшее время в областном суде вынесут приговор Алексею Александрову, которого обвиняют в убийстве двух девушек на Уктусе. При этом в социальных сетях всё с большей силой разгораются споры о том, действительно ли он виновен. Психолог и соавтор книг про безопасность детей и подростков Анастасия Беренова попыталась разобраться не в последствиях, а в первопричинах того, что привело к трагедии двухлетней давности. Почитайте ее колонку.

— Я обучался в школе № 102 на улице Авиационной в Екатеринбурге, меня распределили в класс ЗПР (детей с задержкой психического развития), там были некоторые личности, осуществлявшие издевательства в отношении меня, это наносило мне урон, который мне нужно было куда-то девать. В связи с чем в 1997 году в моей голове было создано отдельное формирование ЦБВХ (центральный буфер временного хранения), в которое попадал весь полученный урон, — говорится в показаниях Алексея Александрова.

Я не хочу сейчас рассуждать, действительно ли виновен мужчина или это оговор, такие вопросы решают в других местах. И я даже не буду рассуждать о диагнозах. Это тоже не вопрос заочной оценки, хотя я бы задалась вопросом, имеет ли здесь место психиатрия, очень уж его монолог наводит на размышления об этом. Мне хочется найти ответ на другой вопрос: что делать, если буллинг так страшен? Или даже так: как не пропустить такие случаи?

Начнем с того, что буллинг, или травля — агрессивный, повторяющийся конфликт, описать который проще всего метафорой «ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать». И, как всякое насилие, травля, особенно если она зашла далеко, может травмировать ребенка. Я намеренно пишу «может» не потому, что оправдываю травлю, а потому, что наличие травмы и/или ПТСР (посттравматическое расстройство) зависит не только от события, но и от устойчивости психики, и от того, какая поддержка или ее отсутствие было дома, и от того, какие иные ресурсы были или нет у ребенка. Поэтому один прошедший через травлю ее тиражирует или вовсе увеличивает насилие, второй — уходит в аутоагрессию (ужасны оба варианта), кто-то справляется и даже начинает помогать другим, кто-то всю жизнь доказывает своими успехами, что может быть лучше.

Поэтому я не оправдываю ни одно насилие тем, что «вот у него в детстве было». Каждый, к сожалению, может стать жертвой или наблюдателем травли, но то, как переработать этот опыт, уже личная ответственность.

И здесь возникает еще один вопрос: как помочь в таком случае, если человек понимает, что его агрессия, его поведение здесь и сейчас порождено ситуацией прошлого, как включить сознание и сказать «стоп»?

Есть психологические практики и терапия, где человек может получить помощь, но это всё личные решения. Для того чтобы переработать такой опыт, нужны готовность и внутренние ресурсы. Поэтому шаг № 1 — это возможность вообще говорить о какой-либо помощи: курсы управления гневом, группы поддержи или управления эмоциями. Но самое главное — понимание, что так жить нельзя.

Тут у меня, конечно, вопрос к близким: а разве ничего не было видно (кроме случаев расщепления личности, когда и правда с тобой живет совсем иной человек)?

И тут же ответ. При нашей низкой, увы, психологической культуре, когда мелкие формы насилия (обесценивание, ругань, насмешки) вросли в быт каждого, действительно, не всегда понятно обывателю, какие признаки. Депрессивные эпизоды, внезапные проявления беспричинной агрессии, эмоциональные откаты — можно перечислять очень долго. Поэтому шаг второй — это повышения общего уровня психологической культуры. Вовремя обучить детей навыкам саморегуляции, разъяснять родителям, как не пропустить опасные отклонения, давать ответы на вопросы «что делать». И делать это профессионально.

• Взрослые! Да-да, взрослые подают пример детям, как бы это ни звучало банально. В школе может быть прекрасная атмосфера, добрый и понимающий учитель, но, если дома ребенок находится под грузом психологического или физического насилия, это не просто ужасно, это гораздо страшнее травли, от которой можно сбежать в другую школу. Более того, ребенок, который приносит такие паттерны поведения в коллективе, сам может стать зачинщиком травли или жертвой.

• Дети. На самом деле, чтобы не началась травля, дети могут сделать гораздо больше, чем нам кажется. Чтобы в классе был костяк, который может дать отпор и сказать: «У нас так не принято», важно иметь мудрого авторитетного лидера. Чаще всего, но не всегда это учитель, и он может обучить детей, как общаться, как разрешать конфликты, как управлять эмоциями — всё это нарабатываемые навыки. Более того, они нужны всем нам в будущем куда больше, чем зубрежка наук.

• Работа с начавшейся травлей. Во-первых, помощь всем участникам, в том числе агрессору, в навыках экологичного проявления силы, в выдерживании границ. Во-вторых, разумные меры воздействия. Нет, не «онижедеточки, виноваты взрослые всегда» и не оголтелое наказание виноватого. И уж тем более не наказание руководителя, если что-то пошло не так: тогда он просто будет раз за разом заметать проблемы под ковер.

• Очень важный аспект как в работе с травлей, да и вообще с насилием, так и с профилактикой ее — ранняя диагностика психиатрических нарушений. Как минимум эта тема должна перестать быть стигматизированной, а в идеале — должна быть система грамотной и доступной помощи, которую не захотят избегать родители, чей ребенок совершает нарушения, будь то агрессивные проявления или, наоборот, из-за особенностей психики попадания в роль жертвы.

Работа с травлей и борьба с насилием — это прежде всего системная практика, которая помогает отдельным людям. Более того, я опасаюсь, что под флагами борьбы с травлей может начаться кампания по изобличению причин чуть ли не всех преступлений, хотя еще раз скажу: это не оправдание, а возможная причина, профилактировать которую можно и нужно. Поэтому вопрос вины — это вопрос для суда. Вопрос причины, вопрос профилактики, вопрос реабилитации — это вопрос ко всему обществу.